Первая глава историко-правового проекта РАПСИ посвящена правам крестьян. Декларации о намерениях по решению земельного вопроса стали одним из важнейших фронтов гражданской войны. О том, как различия в оценке роли права в этом вопросе красных и белых во многом предопределили исход их противостояния рассказывает в двадцать первой части своего расследования кандидат исторических наук, депутат Госдумы первого созыва Александр Минжуренко.

Гражданская война явилась для крестьян России тяжелейшим периодом бесправия и незащищенности. Как говорил один персонаж в самом популярном советском фильме «Чапаев»: «Белые пришли – грабят, красные пришли – грабят. Ну куды крестьянину податься?!»

Действительно, реквизиции проводились всеми воюющими армиями. В условиях отсутствия четко поставленных тыловых служб и регулярного централизованного снабжения войск продовольствием, и белогвардейцы и красноармейцы сплошь и рядом находились на «подножном корму», т.е. занимались «самоснабжением» в занятых деревнях. 

Самым разорительным для крестьян было изъятие хлебных запасов и реквизиция лошадей для нужд армий. В особо тяжелое положение попадали селяне, оказавшиеся в прифронтовой полосе, где царил полный произвол военачальников, которые обычно объясняли свои незаконные действия сложной боевой обстановкой и неотложной военной необходимостью.

Однако, война – событие преходящее, и крестьяне молили Бога о ее скорейшем завершении. Но вот вопрос о правах на землю оставался для них постоянным. Крестьян в высшей степени волновало, останется ли за ними земля, которую они захватили во время самовольного «черного передела» в 1917-1918 годах.

Беспокоил этот вопрос и лидеров противоборствующих сторон. Ну, для «красных» он уже как бы не существовал: своим «Декретом о земле» и Законом о социализации земли они узаконили все крестьянские захваты. 

А вот для вождей белого движения проблема отношения к захваченным крестьянами бывшим помещичьим землям выдвинулась вдруг на первый план. Многие из них осознавали, что исход гражданской войны зависит от позиции крестьянства, составлявшего подавляющее большинство населения России. Им было понятно, что большевики подкупили крестьян тем, что не стали возражать против захватов земель. Такой «подарок» был сильнейшим козырем в руках красных. И белым следовало поломать голову над своей аграрной политикой.

А подумать тут было над чем. В правовом смысле белогвардейцы, позиционировавшие себя как серьезные государственные деятели, никак не могли согласиться с незаконными захватами земель. Такое грубое покушение на частную собственность не могло быть признано теми, кто уже вступил в роль правительственных чиновников при Верховном правителе России А.Колчаке. 

С другой стороны, исходя из политических соображений, белые не хотели оттолкнуть от себя крестьян, рассчитывая на то, что за счет широкой мобилизации те составят большинство их армии. 

И вот это противоречие между двумя подходами и составляло главную головную боль для колчаковских министров. Задачу, действительно, трудно было разрешить. В одном случае белым пришлось бы поступиться правовыми принципами, в другом – остаться на позициях строгого соблюдения закона, но потерять поддержку крестьян и тем самым значительно сузить свою социальную базу. 

Вот потому уже в первой своей новогодней декларации в январе 1919 года колчаковское правительство весьма невнятно говорит о земельном вопросе, заверяя сельское население в том, что «российский земледелец будет прочно и на справедливых основаниях обеспечен землей».

Но если такие гибкие обороты речи и могли удовлетворить «просвещенное общество», то для крестьян они совсем не подходили. Они ждали четкого и конкретного ответа: останутся ли в их руках занятые ими земельные угодья или их отберут у них. Декларация правительства не давала такого ответа.

Все эти невнятности и недосказанности объяснялись тем, что деятели колчаковского правительства и сам адмирал считали себя не вправе принимать законодательные решения по важнейшим вопросам государственного устройства страны, включая вопрос о земле. Они видели себя временной властью и не хотели ничего принципиального «предрешать», подменяя собой «волю народа». 

С юридической точки зрения это было верно, они не являлись легальной властью. Но с политической – проигрышно. Именно вот эта корректная политика «непредрешенчества» и сыграла для белого движения роковую роль в деле привлечения на свою сторону крестьянства. Член колчаковского правительства Гинс, один из авторов той Декларации, позднее писал, что «было бы полезнее объявить крестьянству о том, что правительство не будет отбирать у него земель».

Колчак не был монархистом, он выступал за новые выборы «национального Учредительного собрания», которое и должно, по его мнению, решить все важнейшие государственные проблемы. Но откладывая законное разрешение аграрно-крестьянского вопроса до созыва будущего полноправного законодательного органа, белые власти попадали в ту же самую невыгодную ситуацию, в которой находилось в 1917 году Временное правительство Керенского. В глазах крестьян это выглядело подозрительной затяжкой времени. На таком фоне большевики снова выглядели предпочтительнее со своей прокрестьянской позицией.

В одном из своих выступлений Колчак заявил «Крестьянство составляет главную основу Российского государства… В будущем устройстве государства главная роль будет принадлежать крестьянству». Но это были опять-таки самые общие политические декларации.

Однако если вопрос о судьбе помещичьих земель в Сибири, на Урале не был актуальным и вообще не стоял очень остро, здесь можно было отделаться расплывчатыми заявлениями, то с продвижением белых армий вглубь страны, в чисто крестьянско-помещичьи районы Европейской России требовалось объясняться с местным населением более конкретно. В частности, встал вопрос о том, кому будет принадлежать урожай 1919 года с захваченных и засеянных крестьянами помещичьих земель.

В колчаковском правительстве каждый раз разгорались жаркие споры, когда готовились документы по аграрному вопросу. Часть членов кабинета настаивали на том, чтобы объявить от имени правительства, что «восстановления помещичьих земель производится не будет». Но тут же высказывались сомнения: такое заявление только подтолкнет крестьян к новым захватам. 

Тогда была предложена другая редакция «Восстановление тех владений помещиков и казны, которые в течение 1917 и 1918 годов перешли в фактическое обладание крестьян, производиться не будет». Но и такая формулировка встретила возражения, так как один из генералов напомнил, что в белой армии сражается много офицеров-помещиков, которые рассчитывают на восстановление своих законных прав на отнятую у них землю. 

В конце концов Колчак подписал декларацию, в которой определенно говорилось только о судьбе урожая 1919 года: «урожай будет принадлежать тем, кто сейчас пользуется землей, кто ее запахал и засеял». Это было явно неправовое решение, но зато в социально-политическом смысле он выглядел как откровенный жест в сторону крестьянства. 

Однако по самому главному вопросу о принадлежности захваченной земли в документе опять-таки несколько расплывчатые обещания: «Правительство примет меры для обеспечения безземельных, малоземельных крестьян, воспользовавшись в первую очередь частновладельческой и казенной землей, уже перешедшей в фактическое обладание крестьян». 

Если внимательно вчитаться в этот текст, то можно понять, что скорее всего белые были не намерены возвращать помещикам отобранные у них земли. Но понятно ли это было крестьянам? К тому же на территории, которую контролировали красные, эта декларация вообще осталась не известной сельским жителям. Они черпали информацию исключительно из советских газет и от партийных активистов и агитаторов. А вот эти источники выражались четко и конкретно. 

Большевики уверяли крестьян в том, что белые армии непременно отнимут все захваченные у помещиков земли и жестоко покарают тех, кто посмел воспользоваться этими угодьями. И это было весьма правдоподобным, тем более, что такие случаи уже произошли на тех территориях, которые заняли деникинские войска. Много ли было таких случаев, мы не знаем. Но это уже не важно: большевистская пропаганда воспользовалась ими в полной мере, чтобы распространить слухи о тотальном возвращении всех помещичьих земель прежним владельцам и о расправах над крестьянами.

В июле 1919 года Колчак высказался по аграрному вопросу вполне определенно, заявив, что он считает «справедливым и необходимым отдать всю землю трудящемуся народу». Вполне по-эсеровски, но было уже поздно. Крестьяне поверили большевистской пропаганде. 

Это сказалось на значительном сокращении числа дезертирств среди крестьян, ранее уклонявшихся от службы в Красной армии. Более того, произошло массовое возвращение дезертиров прежних призывов. И произошло это как раз в момент наивысшего успеха белых армий. 

Советские власти даже отменили очередной призыв в Красную армию, так как дезертиров явилось несколько сот тысяч человек и возникла проблема с их обмундированием и вооружением. И наоборот: число дезертирств в белых войсках резко выросло. Крестьяне опасались за свои земли, и потому поддержали большевиков в самый тяжелый для них период. 

Вопрос о победе в Гражданской войне действительно решили крестьяне. Определяющим явилось то, что белые власти так и не решились законодательно гарантировать сохранение прав крестьян на занятые ими в ходе революции земли.

Продолжение читайте на сайте РАПСИ 13 февраля.