Продолжаем совместный проект с историографическим сообществом «Политика на сломе эпох» под общим названием «Парламентаризм новой России». В рамках этого проекта наши читатели смогут прочитать интервью с депутатами Госдумы России первого созыва, узнают, как строилась работа в парламенте и какие они, народные избранники, лично.

Наш очередной гость – депутат Госдумы РФ первого созыва, кандидат философских наук Александр Аулов.

- Какие пути привели Вас в Государственную Думу первого созыва?

- Поскольку я преподавал социологию, экономику, я входил в различные преподавательские и интеллигентские кружки, в которых были свои обсуждения данных вопросов. Все, что происходило в конце 80-х годов и в начале 90-х, было неожиданным – мало кто предполагал, что такие подвижки могут начаться в стабильной, в общем-то, стране. И никто не предполагал, что так близок финал той страны, которую мы знаем, это было непрогнозируемо. Мы, я и мои друзья, товарищи, дожили до 40 лет отроду, и страна казалась стабильной, система – тоже. Мы предполагали, конечно, какие-то реформы, понимали их необходимость, но не так быстро и не так радикально. И вдруг все это посыпалось, оказалось, что у этих реформ и дна-то нет, так как мы их как начали в конце 80-х, так они и продолжаются до сих пор. 

Как исследователю и гражданину мне, разумеется, все это было интересно. Я был избран в Свердловский областной совет депутатов. Это была хорошая школа «советской демократии», когда начали зарождаться и действовать первые фракции, первые группы, первые партии и общественные движения. Кстати, интересно, как свое существование закончил этот представительный орган – будущий губернатор Эдуард Россель просто-напросто провозгласил Уральскую республику. 

- Это было в рамках того парада суверенитета, который шествовал сначала по СССР, а потом перекочевал в Россию?

- Да, он. Тогда парад дошел даже до регионального уровня, и никто не знал, где он остановится. Тогда же земляк мой, Борис Ельцин, сказал, мол, берите суверенитета, сколько сможете проглотить. Вот они и начали его глотать, выяснилось, что глотки бездонные. Когда республики заявили себя субъектами международного права, области решили, что они не хуже, начали строить свои республики… Тупиковая была ситуация. Так или иначе, наш Совет депутатов распустили, после чего мы пошли на выборы в Думу, а Россель – на выборы в Совет Федерации, который тогда избирали также, как и нижнюю палату парламента. Так вот получилось занятно, что мы стали рядовыми депутатами, а он – рядовым сенатором, потом губернатором. Потом на волне выборов стало понятно, что это довольно удивительный персонаж, доказавший своим землякам, что он может, как Тулеев и Шаймиев вертеть федеральной исполнительной властью. 

Тогда кого только не было на выборах – «Яблоко», «Выбор России», ДПР, ЛДПР, КПРФ... Мы много дискутировали с коллегами из других партий и фракций, шло постоянное общение и взаимодействие. Иногда даже так получалось, что друзья находились в другой фракции. В первой Думе была своеобразная магма, из которой родилась вся политическая система современной России. 

Потом я два года провел в Госдуме. После конца депутатских полномочий, я не стал более избираться, так как не видел себя в законотворческой деятельности, меня привлекала исполнительная власть. Я шесть лет трудился в администрации президента, а дальше – преподавателем.

- В Совете депутатов и как земляк, Вы, наверное, как-то соприкасались с тогдашним президентом Ельциным?

- Да, бывало, но далеко не часто, так как я в ближний круг все-таки не входил, и лично мы почти знакомы не были. Шапочно. Да и вообще, к тому моменту, когда я был в областном совете, он уже был в Москве, куда его Михаил Горбачев перевел в Московский горком. И после этого он хоть и опирался на какую-то уральскую среду, но региональная политическая элита была для него уже мелковата. 

Мое знание о нем можно разделить на некие этапы. Прежде я его знал как секретаря горкома, очень продвинутого коммуниста горбачевского толка. Потом у них с Горбачевым начался раскол, и мне казалась позиция Ельцина более приближенной к требованиям реальности и народа. Затем, я его увидел в Думе как президента России. 

Он производил впечатление, конечно. Потом уже, в новогоднюю ночь с 1999 года на 2000, когда вся страна услышала, что он добровольно слагает полномочия, я не мог в это поверить. Но это было свойственно ему. Он был, что называется в физике, странный аттрактор. Когда система вышла из равновесия, все исходят из привычных аттракторов.ю и вдруг появляется странный аттрактор, который ломает сценарий и заставляет работать систему на себя. Фактически непредсказуем. 

- Вы избирались по одномандатному округу? 

- Нет, тогда меня товарищи по партии попросили уступить место одному очень толковому главе района, у которого были хорошие перспективы. Я согласился и шел по списку «Выбора России».

- Существует мнение, что Ельцин дистанцировался от выборов, что упростило бы принятие многих законов и жизни страны. Почему он так поступил? 

- Не думаю, что было бы проще. Не забывайте, что Ельцин, если брать в чистом пространстве, мощная исполнительная власть. Но он не мог прямо влиять на партийный политический процесс. Даже если бы и мог, то не очень понятно, было бы это хорошо? Кроме того, в начале 90-х у Ельцина был зашкаливающий рейтинг, и он им в 1992 году прикрыл реформаторов. После этого, а также после 1993 года, его рейтинг начал стремительно падать, и он не мог оказывать поддержку реформаторам, типа Егора Гайдара. 

Политический строй после 1993 года, Конституция, были скопированы с Французской пятой республики Де Голя. Там тогда тоже была мощная президентская республика. А президентские республики часто возникают как продолжение монархии. И на полную катушку это у нас заложено в Конституции – президентская республика. Мне даже кажется, что если бы разработка новой Конституции шла более консенсусно, не было бы 1993 года, документ получился бы более демократический.

- Наверное, он тогда испугался – у Верховного Совета (ВС) было очень много власти. За счет нее, в том числе, депутаты ВС раскрутили весь конфликт. Он хотел обезопасить себя.

- Да, скорее так. Тогда же был ликвидирован пост вице-президента. 

- Тогда, до 1993 года, это был Александр Руцкой, который его предал. Ельцин, естественно, не хотел повторения ошибок. 

- Да. Ну, вот и получилось, что в новой Конституции прописан парламент с минимальными правами. Большие полномочия парламента возможны в развитых демократиях, типа США, где конгресс недавно принял решение, чтобы все, что касается санкций, проходило только через конгресс, если до сих пор не утверждает правительство нового президента. Это особенность американского разделения властей. С этим трением между исполнительной и законодательной властью сталкивались почти все американские президенты. У нас такое немыслимо. У нас парламент утвердил председателя правительства и все, он более не зависит от депутатов и не отчитывается перед ними. И вообще, если парламент захочет распустить правительство, то это сделать крайне проблематично.

В том числе, и поэтому нельзя сказать, что демократические партии всецело опирались на Ельцина. Да, опирались, но даже коммунисты находились в каких-то переговорных процессах, объявляя импичмент во втором созыве. Тогда они одновременно вели переговоры с администрацией президента за кулисами, чтобы не было 1993 года снова. 

- Почему депутаты с трудом объединялись между собой на выборах для консолидации в Думе для принятия решений? Ведь тоже бы слаженная работа демократов упростила жизнь и стране, и исполнительной власти?

- Проблематично отвечать на вопрос, так как история не приемлет сослагательного наклонения. Например, Явлинский до сих пор считает, что у демократов абсолютно разный электорат. Поэтому, если на выборы идут три разрозненные группы демократов, то они в совокупности наберут 30%, а если вступят в блок, то 20%, так как часть уйдет, обидевшись, что кто-то с кем-то начал сотрудничать. Каждый берег своих избирателей. Кстати, так было и в 1917 году, и все они, кто мог объединиться прекратили свое существование. Даже включая тех, кто под большевиков лег. Так и сейчас – почти все они перестали существовать. 

- А почему у КПРФ с ЛДПР это получалось значительно легче?

- Я бы не сказал, что легче. Но тогда логика вещей подсказывала: если вы в оппозиции, то надо было объединиться, чтобы провалить тот или иной законопроект. По ряду одних вопросов они блокировали законы Ельцина и демократов. По ряду же других вопросов они были как кошка с собакой. Я тогда тоже считал, что между ними различия несущественны. Сейчас я думаю немного иначе, так как это все-таки конкурирующие партии. И, потом, это жизнь: блоки сходятся, потом расходятся… И часто появляется третья сила, которая занимает главенствующую роль, как сегодня, например. 

- В предыдущем интервью, Николай Травкин сказал, что у советских, по сути, людей больше двух партий в голове не держится. Вы согласны с этим тезисом?

- Нет, не думаю. Сейчас четыре партии. Дай Бог, чтобы было больше, но не сильно – шесть-семь, условно говоря. 

Дело в другом. Такая огромная страна не может существовать без сильного бюрократического аппарата. Та же Америка. Она либертарианская по сути, но если капнуть глубже, то там такой огромный бюрократический аппарат, такое огромное поддержание чиновничества на местах. Также это касается не только больших пространств, но и незрелых демократий.

- Говоря про первую Думу нельзя не сказать про победу ЛДПР по спискам. За счет чего это получилось?

- Спустя 25 лет, я думаю, что это и харизматичность лидера, и протестные настроения, и инерционный след, отвечающий потребностям некоторых избирателей. При этом, заметьте, отвечает до сих пор. Уже нет многих, с кем он работал, с кем конкурировал: политиков, олигархов, премьеров, министров… А он – есть. 

- Как Вы оказались в депутатской группе «Россия»?

- Это было уже в конце Думы, когда блок «Выбор России» начал распадаться. Много людей ушли в другие партии, в другие фракции. Кто-то создавал свои депутатские группы. У людей больше ориентированных на регионы была идея создать фракцию, отражающую интересы регионов. Была фракция «Регионы России», а мы создали просто «Россия». Рассчитывали на поддержку Черномырдина, но он решил делать «Наш дом – Россия», что оказалось плохо продуманным проектом. Потом возникла «Отечество вся Россия» - это было примерно то, что мы хотели. 

- В обществе существует мнение, что на депутатов первой Думы оказывалось давление со стороны исполнительной власти. Это так?

- Нет, конечно. Вообще, это небо и земля: тогдашние депутаты и сегодняшние. Первая Дума была больше анархическая. В хорошем смысле этого слова, в плане греческого термина, а не в смысле махновщины и «разгуляй поля». Она была слишком разнородная, поэтому, было достаточно сложно собрать воедино депутатов, чтобы им что-то внушить или приказать. На лидеров, может, и оказывалось давление, велись переговоры, но это тоже не ощущалось. Да и потом, у нашего созыва была главная задача – сделать костяк законодательства новой России.

- Почему первая Госдума избиралась на два года?

- Считалось, что она была экспериментальной, поэтому не полный срок, а половина. Из опасения: кто придет? А вдруг опять история с Верховным Советом повторится? А когда люди всего на два года, они не успеют начать воевать с президентом. 

И вот интересно, это был просчет, как оказалось. Авторы не учли некоторых моментов. В результате, следующая, вторая Дума, была почти полностью под коммунистами, и дело дошло до импичмента президенту. Тогда как в первой Думе были представлены очень многие политические силы. За то время, что первая Дума принимала основу законодательства России, укрепились протестные настроения, которые потом проползли в парламент, а демократов там почти не было, несколько человек всего. И у исполнительной власти была потом большая головная роль. 

- В своем приветственном выступлении на первом заседании первой Госдумы тогдашний Премьер Черномырдин призвал депутатов исключить из лексикона избранников слова «нетерпимость» и «нетерпение». Депутаты были толерантны друг к другу?

- Изначально было сложно сказать, была ли толерантность и терпимость. Изначально было сложно сказать, была ли толерантность и терпимость. В течение двух лет, ближе к концу, уровень толерантности резко возрос, так как люди притерлись, поработали в общих комиссиях, делегациях.

- Вы были в Комитете Госдумы по международным делам. В чем Вы видели свою задачу в рамках этого Комитета?

- В Комитете было много профессионалов, с которыми мы вместе очень неплохо поработали, посмотрели, как работают те или иные международные организации, научились у них чему-то. Тогда только-только Россия начинала участвовать в международных организациях. Это было очень интересно и нужно, чтобы в мире понимали, что такое Россия, что это не враг. 

Поскольку я был регионально направленным депутатом, я приезжал к себе в регион, и на встречах рассказывал людям, что такое ЕС, Парламентская ассамблея совета Европы, ООН, другие международные организации, а также то, как выглядит Россия на мировой политической арене. Это надо было делать. Потом я привозил в свой регион и немцев, и французов, и других. А это были будущие инвестиции в страну, в Урал.

- В другом интервью Александр Минжуренко рассказал, что на одном из заседаний Комитета рассматривалась кандидатура Сергея Лаврова на должность посла в одну из стран. Как он Вам показался?

- Никак. Я не помню, честно говоря. Это был поток МИДовцев на должности послов, всех не упомнишь. Были и слабенькие (они, кстати, запомнились), а сильные – нет. Помню, что он был в компании очень профессиональных специалистов. Да и сам был профессионалом.

- Что-то предполагало, что он станет министром, что станет таким человеком, как сейчас?

- Нет, конечно. Как можно угадать, что кто-то добьется министерского поста? Тем более среди целой компании очень сильных дипломатов. Каждый из них мог стать министром. В то время, в 90-е. 

- Тогдашнего министра иностранных дел, Андрея Козырева, называли «мистер да». За что его так прозвали, как Вы думаете?

- Он никогда не скрывал, что ему близок англо-саксонский мир. Он считал также, что надо сделать максимально возможное количество уступок, чтобы состоялся глобальный мир. Я лично в этом сильно сомневался. 

- Вы могли бы выделить какой-нибудь закон из всех тех, что были приняты первой Государственной Думой?

- Гражданский кодекс – в первую очередь. Это был абсолютно новый этап жизни нашей страны. 

- Традиционный вопрос, который я буду задавать всем, с кем беседую. Продолжите фразу: «Госдума России первого созыва – это:…»?

- Это была крайне полезная и необходимая социальная система, которая тогда возникла, которая помогла опосредовать все противоречия и повела страну не к конфронтации, которая была не исключена. 

Справка: АУЛОВ Александр Петрович

Депутат Государственной Думы РФ от избирательного объединения «Выбор России».

Родился 26 января 1952 года в Уссурийске Приморского края. Окончил Уральский государственный университет имени А.М.Горького, философ. Кандидат философских наук. Старший научный сотрудник Уральского кадрового центра, г. Екатеринбург. 

Член фракции «Выбор России», член Комитета по международным делам.

В марте 1994 года - член инициативной группы по созданию партии ДВР.

24 марта 1995 года вышел из фракции «Выбор России», вступил в депутатскую группу «Россия».

Работал преподавателем кафедры философии Уральского политехнического института, начальником лаборатории Уральского кадрового центра. Был депутатом Свердловского облсовета от движения «Демократический выбор», членом движения «Выбор России». 

Беседовал журналист, исполнительный директор историографического сообщества «Политика на сломе эпох» Артем Амелин