Благотворительность: буквальный смысл – творить благо, добро.
У С.И.Ожегова - действия и поступки, направленные на общественную пользу.
Большой энциклопедический словарь 2000 года сообщает,
что благотворительность может быть направлена также
на поощрение и развитие каких-либо общественно значимых форм деятельности.

Аркадий Смолин, специальный корреспондент РАПСИ

Перед уходом в отставку глава МВД Татарстана Асгат Сафаров доложил президенту республики Рустаму Минниханову о фактах взяточничества и злоупотреблений среди глав районов.

Согласно данной информации, уровень коррупционных проявлений среди высшего руководства Татарстана исчисляется сотнями миллионов рублей. В первую очередь, это касается сферы ЖКХ и освоения бюджетных средств.

Поступок бывшего правоохранителя можно трактовать как ритуал перехода из системы избранных, где действует круговая порука, в "подлое сословие" (т.е. в подлежащий податям народ, в состав которого члены системы включают всех налогоплательщиков). Утеряв статус неприкасаемого, оказавшись в числе простых смертных, вынужденных платить подати (налоги, взятки), а не распределять их, человек получает только одну компенсацию: право говорить правду.

Водоразделом между этими сословиями служит как раз отношение к закону. Когда реальной силой обладают только частные договоренности, апелляция к законам (в т.ч. антикоррупционным) является лишь ритуальной демонстрацией выхода из игры.

В Британии например, Сафаров скорее всего был бы осужден за укрывательство. В российском Уголовном кодексе тоже наличествует подходящая статья под номером 316. Она предусматривает наказание в виде лишения свободы на срок до двух лет.

Однако сформулирована эта норма таким образом, чтобы не представлять почти никакой угрозы чиновникам (даже бывшим). Она предусматривает ответственность лишь за укрывательство особо тяжкого преступления. Из числа коррупционных к таковым относятся, например, получение взятки при особо квалифицирующих обстоятельствах (ч. 4 ст. 290 УК РФ), организация преступного сообщества (ч. 3 ст. 210).

А вот сокрытие получения взятки высокопоставленным чиновником или хищений, совершенных лицом с использованием служебного положения (даже в особо крупном размере), остается безнаказанным.

В этой ситуации реальную угрозу коррупционному сословию могло бы представлять разве что упрощение процедуры оплачиваемых доносов. Понятно, что в большинстве случаев они будут вызваны не голосом совести, а внутрикорпоративной борьбой либо жаждой наживы. Однако отлаженная работа механизма круговой поруки начнет сбоить. Доверие к системе договоренностей будет подорвано. Чтобы не потерять бизнес, чиновникам придется оперировать законами.

Схожая программа была четверть века назад успешно воплощена в жизнь в США. В 1986 году Конгресс вернул прежнюю формулировку False Claims Act. Этот закон позволяет частным лицам подать от имени государства в суд в случае, если им известно о мошенничестве с бюджетными средствами.

Истец (иногда его называют whistleblower,  что переводится как осведомитель) самостоятельно собирает доказательства того, что контрактор обманывает федеральное правительство. После того как истец подаст в суд, правительство проводит тщательное расследование всех обвинений. Министерство юстиции анализирует перспективы иска. Если к доказательной базе нет претензий, к производству дела подключаются государственные юристы (что снимает с истца бремя оплаты услуг собственных юристов).

В случае положительного исхода дела ответчик обязан возместить государству потери в тройном размере, а также штраф 5-11 тысяч долларов за каждый факт нарушения закона. Истец имеет право получить от 15% до 25% выигранной при помощи Минюста суммы. С помощью FCA правительство ежегодно возвращает себе свыше миллиарда долларов (доходы истцов зачастую измеряются миллионами долларов).

Стук по понятиям

Впрочем, президент РФ Дмитрий Медведев скептически относится к идее вознаграждений и защиты для информаторов, сообщающих о фактах коррупции. По его мнению, не следует гипертрофировать денежную составляющую вопроса. На заседании рабочей группы по формированию системы "Открытое правительство" в конце марта президент предложил тщательнее обсудить эту тему.

"Почти библейская тема – можно ли "стучать" за деньги, хорошо это или плохо, как нужно "стучать" – громко или потише? Вы знаете, у меня нет ответа на этот вопрос", – сказал Медведев, отметив, что у него, как у любого человека, идея доноса за деньги "вызывает скорее вначале чувство отвращения".

Между тем, вознаграждение за информирование о случаях коррупции закреплено в законодательстве многих западных стран. Например, в 2010 году в действие вступил закон Додда – Франка, согласно одному из положений которого, лица, которые предоставляют в Комиссию по ценным бумагам и фондовой бирже (SEC) данные о нарушении закона о ценных бумагах, получают вознаграждение в размер 10-30% от суммы штрафа (не меньше 1 млн долларов).

Номинально мы не отстаем от Запада. Положение о необходимости докладывать руководству о предложенных взятках и других фактах коррупции у нас давно содержится в требованиях Национального плана по противодействию коррупции. В т.ч. эта норма подразумевает и вознаграждение доносчиков.

Интересно, что первый в России опыт по материальному поощрению милиционеров-доносчиков был проведен в Татарстане более двух лет назад. О его результатах можно судить по нынешнему "покаянию" главы МВД этой республики.

Можно также вспомнить моду 2009-2010 годов на приказы, регламентирующие процедуру доноса. Тогда большая часть министерств и ведомств приняла правила борьбы с внутрисистемной коррупцией. В течение суток должны уведомлять начальство о попытках склонить их к получению взятки все российские милиционеры (полицейские), прокуроры, сотрудники Министерства промышленности и торговли, налоговики, таможенники, чиновники министерства финансов…

Занимавший тогда пост мэра Москвы Юрий Лужков предложил создать специальное подразделение, куда чиновники должны будут сообщать о предложенных им взятках в письменном виде. Аналогичные решения приняли руководители ряда регионов.

Никаких признаков действенности принятых мер с тех пор так и не обнаружилось.

Эффективность приказа Рашида Нургалиева "Об утверждении порядка уведомления в системе МВД России о фактах обращений в целях склонения к совершению коррупционных правонарушений" наглядно демонстрирует происшествие в Краснодарском крае.

28 февраля этого года начальник поселкового отделения полиции совершил самоубийство в знак протеста против коррупции. Подобно Асгату Сафарову, кубанский полицейский решился сообщить о скопившихся у него фактах лишь уходя из МВД: он обвиняет краевое и районное руководство в коррупции в своей посмертной записке.

Комплекс Магнитского

Возникает вопрос, почему российские граждане в опросах заявляют о своем горячем желании участвовать в борьбе с коррупцией, даже выражают готовность подавать иски и доносить. Однако предоставленными инструментами практически не пользуются.

Социологи полагают, что россияне не будут сообщать о преступлениях против государства, потому что не доверяют ему. В марте фонд "Общественное мнение" обнародовал результаты опроса, согласно которым половина россиян сомневается, что власти хотят бороться с коррупцией. 33% респондентов уверены, что власти могут, но не хотят бороться с коррупцией, а 16% и вовсе считают, что руководство страны и не хочет и не может. Еще 30% полагают, что власть хочет, но не может победить коррупцию.

Другими словами, у среднестатистического гражданина сформировалось убеждение, что не имеет смысла тратить время на донос, рисковать своим здоровьем и карьерой, если раскрытая информация все равно будет проигнорирована. Неизвестно, кто опаснее - коррупционер или полицейский. И разные ли это персоны.

Сращиванию коррупционной системы с полицейской способствует латентное состояние статьи 316 УК РФ. Борьба с укрывательством в России протекает в форме крайне редких, спорадических волевых решений, которым формулировки действующего закона только препятствуют.

Например, в феврале этого года были привлечены к ответственности 60 должностных лиц полицейского Главка Свердловской области. Всего в ходе проверки прокурорами выявлено и отменено в общей сложности 3738 незаконных постановлений об отказе в возбуждении уголовных дел, вынесенных сотрудниками полиции. Из результатов прокурорской проверки можно сделать вывод, что реформа МВД к существенным улучшениям пока не привела.

Главное препятствие, мешающее россиянам активно участвовать в борьбе с коррупцией, можно назвать "комплекс Магнитского". При нынешней бюрократизации процедуры доноса исполнение гражданского долга превращается в лотерею. Даже наличие материального поощрения не сделает доносительство на коррупционеров более заманчивым. Ведь пропорционально увеличивается и риск попасть на полицейского, который также захочет подработать, сдав осведомителя (за 20-30% от суммы претензий) ворам.

Поэтому первостепенное значение имеет вопрос не формы поощрения, а защиты доносчиков. Центр "Трансперенси Интернешнл – Р" считает необходимым внедрение конфиденциальной системы подачи информации для эффективной системы защиты заявителей о коррупции. Она может быть реализована путем создания специальной горячей линии, каждое обращение на которую фиксируется и получает идентификационный номер.

Западная правоохранительная мысль давно работает именно в этом направлении. Так, например, в марте этого года в США запустили новое мобильное приложение для iOS и Android, с помощью которого пользователи могут быстро отправить властям донос в том случае, если поведение людей рядом покажется им подозрительным. Люди, пересылающие информацию правоохранительным органам, имеют возможность сохранить анонимность или же указать свои контактные данные.

Предположительно возможность сохранения анонимности может позволить россиянам реализовать свою гражданскую активность даже в условиях недоверия к правоохранительным органам.

Оппоненты идеи поощрения доносов на коррупционеров опасаются, что этой процедурой могут злоупотребить как простые граждане в корыстных интересах (шантаж, сведение счетов), так и чиновники, бизнесмены (устранение конкурентов, избавление от принципиальных работников, несговорчивых чиновников).

В России уже неоднократно вводилась практика контроля (в т.ч. и гражданского) за незаконной деятельностью чиновников. Обер-фискалы Петра I должны были следить за поведением всех граждан, вне зависимости от их звания и занимаемого поста. Если их донос оказывался справедливым, то половина штрафа шла в казну, другая оставалась обер-фискалу. Можно вспомнить и "слово и дело", и подметные письма в Павловскую канцелярию тайных дел через подвальное окошечко в Зимнем дворце, и даже 1937 год… Чаще всего подобные благие инициативы заканчивались легализацией доходов граждан особого сорта, имеющих доступ к компрометирующей информации.

Возможно, проблема в том, что все эти эксперименты были, во-первых, лишены функционала анонимности, а во-вторых, чересчур быстро сворачивались?

Анонимность и доверие

Есть версия, что "правовой нигилизм" российского общества обусловлен тотальным недоверием граждан друг к другу, опасением перед непредсказуемостью властей, чиновников. Принято считать, будто российский менталитет можно описать поговоркой "закон, что дышло…"

В Европе русских часто сравнивают с ирландцами. Сложно сказать, насколько такие параллели обоснованы (помимо сходства акцента, с которым выходцы из этих стран говорят на английском), о результатах исследований на эту тему нам ничего не известно. Однако эпитеты, которыми по-прежнему описываются народы, живущие на восточном и западном краях Европы, почти идентичны.

Что же собой представляют ирландцы? Интересное наблюдение можно найти в книге "Корни дуба", написанной знаменитым журналистом-международником Всеволодом Овчинниковым, долго жившим в Британии.

"Законопослушному английскому обывателю изо дня в день внушали, будто ирландцам органически присуща склонность к насилию, будто каждый из них потенциальный правонарушитель (хотя присущее ирландцам презрение к законам было, разумеется, наследием веков колониального ига, когда законы олицетворяли для них тиранию)".

Надо заметить, что вплоть до независимости Ирландии на острове действовали особые законы, отличные от английских. На протяжении всего XVIII и начала XIX века английские Карательные законы лишали ирландцев права публично исповедовать свою религию, говорить по-ирландски, вести торговлю и даже иметь в хозяйстве лошадь.

Парадокс в том, что именно ирландцы, переселившись за океан, стали костяком полиции и судейского корпуса. Получив свободу самовыражения и полное доверие, ирландцы за одно-два поколение из бандитской угрозы Европы превратились в активных созидателей ведущей правовой системы мира.

Впрочем, по-прежнему остаются сомнения, удалось бы им это в другой стране.