Громкие судебные процессы и предсказуемые приговоры "белгородскому стрелку" Сергею Помазуну и "русскому Брейвику" Дмитрию Виноградову, убившим на пару 12 человек без всяких на то видимых причин, вызвали вопросы не только в обществе, но и в профессиональной медицинской среде. Главный звучит так: почему преступники, чье поведение было явно неадекватным как в момент совершения злодеяний, так и впоследствии, оказались признаны вменяемыми, и вместо закрытого спецстационара отправятся на зоны для пожизненно осужденных граждан?

Квалифицированный судебный эксперт-психиатр не вправе давать публичную оценку выводам коллег. Запрещают профессиональные этические нормы. При этом экспертизы по двум наиболее громким столичным массовым убийствам последних лет – делу экс-майора Евсюкова и все того же Виноградова - производились специалистами Государственного научного центра социальной и судебной психиатрии им В.П. Сербского.

Руководитель отдела судебно-психиатрических экспертиз в уголовном процессе этого научного учреждения, доктор медицинских наук, профессор Андрей Ткаченко (в разные годы принимал участие в судебно-психиатрических экспертизах Андрея Чикатило и Юрия Буданова) объяснил РАПСИ, почему среди каждой сотни российских преступников лишь один признается невменяемым и чем российская экспертная деятельность в области судебной психиатрии выгодно отличается от американской и европейской.

"Эксперт не вправе говорить, что ему кого-то жалко"

- Судебный психиатр-эксперт имеет доступ фактически ко всем материалам дела. При этом мимо него вряд ли проходит все то, что об этом деле говорится и пишется в СМИ и Интернете. Уместно ли поэтому говорить о влиянии общественного резонанса на работу и выводы специалиста?

- Вопрос оправдан. Но влияние такого резонанса на эксперта очень часто переоценено.

- Почему? Когда говорят о давлении на суд, все почему-то воспринимают это очень всерьез…

- Любой судебно-психиатрический эксперт – фигура, которая в ходе принятия решения испытывает давление. Но общественный резонанс – не главный, а лишь один из многих факторов. Под давлением я подразумеваю многофакторное явление. Любое явное давление – противозаконное действие. Но видов воздействия есть очень много. К примеру, воздействие некоторых вопиющих обстоятельств дела это тоже один из вариантов давления. Поэтому неотъемлемым качеством любого хорошего эксперта является эмоциональная устойчивость по отношению к обстоятельствам дела. Эксперт не может сказать, что его что-то ужасает, что ему кого-то жалко.

Фундаментальное качество эксперта, которое входит в систему его подготовки, его профессиональной идентичности – независимость. И он это качество лелеет всяческим образом. Эксперту в этом смысле помогает целая система мер.

- Каких именно?

- В первую очередь, законодательных. Есть специальная статья закона "О государственной экспертной деятельности в РФ", которая прямо запрещает любое воздействие на эксперта, в том числе и исходящее от его непосредственного руководителя.

- Но ведь возможны и субъективные факторы такого воздействия?

- Здесь хорошее подспорье – свод этических принципов производства судебно-психиатрической экспертизы. А так как это очень специфический вид деятельности, то и этические принципы тут особые. Там сказано прямо: независимость эксперта, в том числе, определяется его независимостью от собственных идеологических, религиозных, политических и прочих пристрастий. Есть этический запрет на публичную политическую деятельность эксперта. Ведь такая деятельность создает риск появления неправомерных решений.

Фото Григория Сысоева, РИА Новости

- То есть эксперт-психиатр, получается, не вправе баллотироваться, скажем, на выборные должности. Но что тут такого?

- Да, не вправе. Равно как и не вправе публично выражать собственные политические убеждения. В противном случае это будет свидетельствовать о его некомпетентности, и сообщество экспертов это сразу распознает. А это, в свою очередь, означает единственное – уход из профессии вообще.

- Много ли экспертов таким этическим нормам соответствует?

- Наша профессия очень непростая. В ней есть масса моральных и эмоциональных издержек. Но что эксперта спасает? Практика в виде регулярной трудовой деятельности. Эксперт и общественность смотрят на ситуацию с разных сторон. То, что для общества в данный момент эксквизитно, то есть выходит далеко за рамки устоявшихся нравственных норм, для специалиста обыденно, так как эксперт с подобными ситуациями сталкивается чуть ли не ежедневно.

- Глаз не замыливается?

- Конечно, повышается риск профессионального выгорания. Но данная проблема вообще распространена в психиатрической среде, да и в других профессиональных сообществах. Поэтому предлагаются разные инструменты, чтобы этому противодействовать. У нас, к слову, такому выгоранию могут способствовать нормативы, которые до сегодняшнего дня существуют. К примеру, норматив амбулаторных экспертиз, своеобразное штатное расписание: одна ставка эксперта выделяется на 200 экспертиз в год. Посчитаем – если отбросить отпуск, выходные и праздничные дни, останется примерно 200 рабочих дней.

- То есть по одной экспертизе в день.

- Совершенно верно! А конвейерное производство в нашем деле недопустимо. Поэтому мы ратуем за снижение таких немыслимых нагрузок. Ведь есть определенное соотношение между количеством и качеством. Причем оно обратно пропорционально: чем больше количество – тем ниже качество.

В центре социальной и судебной психиатрии имени Сербского // Руслан Кривобок, РИА Новости

"Громкие дела не улучшают законодательство"

- Давление общественного мнения – сугубо российская проблема?

- Нет, проблема мировая. Для нашей профессии в недавнем прошлом были две очень громкие ситуации.

В 1982 году в США случилось покушение на Рональда Рейгана. В президента стрелял некий Хинкли – больной человек, страдающий шизофренией. Он американскими психиатрами был признан невменяемым. Это решение экспертов, а затем и суда, вызвало широчайший общественный резонанс. В итоге тогда под давлением общественности в Америке пришлось менять саму концепцию судебно-психиатрической оценки. Юридический критерий, который есть в нашем УК, американцы поменяли таким образом, что возможность признания лица невменяемым значительно сузилась.

Есть известная формула: громкие дела не улучшают законодательство. Ведь от прецедентных решений можно быстро и незаметно перейти к слому всей системы, сложившейся столетия назад на основании научных знаний. И до сих пор дело Хинкли считается совершенно неоправданным прецедентом столкновения общественного мнения и профессиональных установок.

Недавний случай – дело Брейвика. В Норвегии экспертизу назначают не как у нас, когда очень часто собирают комиссию не менее чем из трех экспертов. Там этим заняты два разных эксперта. И вот они поначалу независимо друг от друга пришли к одному мнению: Брейвик тяжело болен, у него бред. Суду было рекомендовано признать его невменяемым.

- И снова случилось "широчайшее обсуждение"…

- Конечно, и после него была назначена повторная экспертиза, которая пришла к следующему заключению: несмотря на имеющиеся психические расстройства, Брейвик вменяем.

Такие коллизии широко обсуждаются, равно как и громкие российские дела, и всегда вызывают совершенно разные суждения. Причем и в профессиональной среде тоже. Мне доводилось участвовать в экспертизах по делу Чикатило или Буданова, и до сих пор в нашем сообществе обсуждаются разные точки зрения. Суть же заключается в том, что независимость эксперта выражается еще и в личной ответственности за принятое им решение.

- То есть играет роль и репутационный фактор.

- Это такой рычаг, жестче которого придумать трудно.

"Главная ответственность лежит на судье"

- Помимо обще-анонимного обывательского мнения, которое в России мало кому во власти интересно, есть мнение представителей правоохранительной и судебной системы. Не бывает ли у следователей или судей соблазна повлиять на выводы эксперта, чтобы признать преступника вменяемым и отправить его не на лечение за государственный счет, а в зону для пожизненно осужденных?

- Мне трудно представить, как могут воздействовать в таких случаях следственные органы. Если только неправовыми методами. Да и зачем им это нужно? Ведь, в конечном счете, ответственность за признание лица вменяемым или невменяемым лежит даже не на эксперте-психиатре, а на суде. Следствие предоставляет суду и эксперту материалы. А судебно-психиатрический эксперт - чуть ли не единственный специалист, кто оценивает субъективную сторону деяния и знакомится практически со всеми материалами, собранными по делу. В его задачу входит реконструкция поведения и реконструкция состояния обвиняемого. Поэтому воздействие следствия заключается в качестве и полноте собранных доказательств. В решении о вменяемости или невменяемости следствие прямого участия не принимает.

- Ну а суд? Если эксперты, скажем, говорят, что в момент совершения преступления человек осознавал, что он делает.

- Заключение может быть разным. Такое лицо могут признать вменяемым. Может быть диагностировано психическое расстройство и сниженный порог контроля за собственными действиями. И вот тогда судья сам принимает решение, смягчать наказание или оставлять прежним. Появляется вариативность.

Ну и, наконец, если эксперт делает однозначный вывод о невменяемости лица, я на своем веку не помню таких случаев, чтобы судья изменил рекомендуемую специалистом невменяемость на вменяемость. Тогда по закону он вынужден уточнять, перепроверять, назначать повторные экспертизы. Может, и добьется чего-либо. Бывало и такое.

Более того: повторные экспертизы нередко содержат совершенно противоположные выводы. Но если говорить о каком-то прямом давлении или воздействии на эксперта, такое мне трудно представить.

- То есть в любом случае последнее слово – слово судьи?

- Вне всякого сомнения.

Пациент Научного центра имени Сербского // Григорий Сысоев, РИА Новости

"Из общего числа привлеченных к ответственности невменяемых – всего 1%"

- Как часто те, кто совершил преступления, проходят судебно-психиатрическую экспертизу?

- Есть обобщенные данные за 2012 год. По всей России на экспертизу было направлено 143282 человека. Это 13 из каждых 100 лиц, привлеченных к уголовной ответственности. Данный показатель - наиболее высокий за все последние годы. Лица с психическими расстройствами из направленных составили 66%. Однако невменяемыми были признаны лишь 7,4% освидетельствованных – 10612 человек. Это говорит о том, что психическое расстройство это одно, невменяемость – совершенно другое. Психически здоровых из них оказалось 26,6%.

Таким образом, из общего числа привлеченных к уголовной ответственности невменяемых – примерно 1%. И это очень стабильный показатель уже многие годы.

- Каков основной недуг таких людей?

- Если говорить непосредственно о невменяемых лицах, то большая часть - 42% - больны шизофренией.

- В чем чаще всего обвиняются лица, признаваемые невменяемыми?

- Сразу оговорюсь: мы ведем  речь об общественно-опасных действиях таких людей и не можем называть их поступки преступлениями, а их самих – преступниками в привычном смысле данного понятия. Вся мировая научная концепция базируется на том, что это плохо-осознаваемое поведение, поведение лиц с нарушенной волей. Поэтому речь уместно вести не об их собственном волеизъявлении, а о результате нарушенной психической деятельности. То есть, по сути, продукте болезни.

К слову, статистика опровергает довольно распространенное заблуждение, что лица, признанные невменяемыми, совершают преимущественно тяжкие проступки. Число таковых в общей структуре общественно-опасных действий невменяемых составляют 17,6%.

- Какие составы преступлений в таком случае превалируют?

- Имущественные, вследствие чего в значительной степени статистика дублирует показатели психически здоровой преступности. Причем за последние 10 лет произошло снижение на 31% числа невменяемых лиц, совершивших тяжкие общественно-опасные деяния. К примеру, в 2002 году они составляли несколько другую долю – четверть. Точнее, 26%. Но главный показатель неизменен. Число тяжких преступлений психически-здоровых и невменяемых лиц в процентном отношении к числу всех совершаемых преступлений остается примерно одинаковым.

- Статистика показательна: чтобы признать лицо даже с явными психическими отклонениями невменяемым, надо очень постараться.

- Да, проблема невменяемости лежит в плоскости довольно сложных конструкций, выстраданных мировой психиатрической наукой за столетия. Это определенная и довольно сложная процедура, в рамках которой очень четко распределяются компетенции, кто и за что несет ответственность.

Понятие невменяемости в Уголовном кодексе (УК) РФ содержится в статье 21, где упоминается медицинский критерий – установление диагноза. Это прерогатива и ответственность психиатра. Но, как следует из статистики, для признания человека невменяемым одного лишь наличия психического расстройства недостаточно. Нужно доказать наличие юридического, или, как его еще называют, психологического критерия. Он прописан следующим образом: «Невменяемым является лицо, которое вследствие психического расстройства, и ничего другого, неспособно во время совершения деяния осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий, либо ими руководить. Причем установление юридического критерия является  совместной компетенцией юристов и профессиональных медиков-психиатров. В таких случаях происходят уточнения, процесс взаимопонимания между психиатрическими и юридическими познаниями.

Пациенты Научного центра имени Сербского // Григорий Сысоев, РИА Новости

- Что же в таком случае относится к ограниченной вменяемости, также не самому редкому явлению?

- Его определение есть в 22-й статье УК РФ, где речь идет о психических расстройствах, не исключающих вменяемости. Речь идет о личностях, чья саморегуляция и самоконтроль не нарушены полностью, а лишь снижены. И вот здесь возникает коллизия. Согласно закону, данное обстоятельство в некоторых случаях и при наличии рекомендаций психиатров может быть использовано как смягчающее.

- Может, но не должно?

- Совершенно верно. Точно также психиатры могут рекомендовать в данном случае применение принудительных мер медицинского характера, как было в случае с Виноградовым, а могут этого не делать. Здесь прямая зависимость отсутствует.
В случае же установления невменяемости практически однозначно применение мер медицинского характера, поскольку для лечения важно не прошлое, а прогноз на будущее, есть ли риск рецидива, болезненных состояний, могущих привести вновь к совершению общественно-опасного деяния.

- Но есть же еще и суд.

- Действительно, есть правовая категория невменяемости, которая находится в исключительной компетенции суда. Поэтому в своем заключении эксперты вообще не вправе писать слова типа "вменяем" или "невменяем". Суд изучает экспертное заключение как особое доказательство совместно со всеми другими доказательствами, уликами и материалами по делу. Экспертный вывод в этом случае отражает профессиональное, вероятностное знание, которое можно перепроверить. Поэтому при оценке юридического критерия – осознавало или нет лицо общественную опасность деяния, руководило ли собой - эксперт исходит из определенного состояния науки, существующих концепций, построения деятельности, принципов саморегуляции. И эти данные предоставляются суду. На этом построена его аргументация.

- Но как судья может адекватно оценить эту аргументацию? Ведь он – не медик, и уж точно не психиатр?

- Суд, оценивая заключение, имеет целый рад инструментов, оценивая его по трем параметрам – полноте, всесторонности, научной обоснованности. Заключение не должно противоречить другим доказательствам. Оно должно быть произведено с учетом имеющихся на сегодняшний день современных средств и научных технологий. Оно должно обладать не противоречивой научной аргументацией.

Закон предусматривает целый ряд инструментов по проверке заключения со всех трех сторон. Это допрос эксперта, причем он может быть перекрестным. Возможно назначение повторной экспертизы. Наконец, сегодня очень активно используется институт специалистов. Закон предусматривает, что специалист – человек, обладающий примерно равным эксперту объемом познаний. Он вправе помогать суду в оценке данного заключения  со всех вышеизложенных позиций. Так было и в деле Евсюкова, и в деле Виноградова.

Беседовал Владимир Новиков